В итоге после четырех бокалов кислого шардонне, выпитых на общем сборе в библиотеке, я вынужден был удалиться.

На улице я кивнул вооруженному охраннику, патрулирующему каменную дорожку к библиотеке, и спросил, не будет ли у него сигареты. Нет, сказал он, и вообще на территории школы курить запрещено. Я попытался пошутить, но охранник, отступая в тень, не улыбнулся.

Среднестатистический утконос, думал я, бредя по тропинке.

Среднестатистический утконос. Библиотека была трехэтажная и одной стороной ограждала просторный открытый двор. Полупрозрачные панели окон источали мягкий белый свет, который рассеивался в темноте. С места, где я стоял, виден был круговорот родительских теней, их бубнеж доносился из-за стен, как удаленный саундтрек, а за ними рассекали пространство ряды книжных полок. Во дворе помещалась бронзовая статуя грифона Бакли, полульва-полуорла; школьный тотем на четыре метра возвышался над двором с распростертыми крыльями, готовый соскочить с постамента и воспарить. Я спустился по ступенькам осмотреть грифона и посидеть в одиночестве, но когда я потянулся в карман за мобильным (звонок Эйми Лайт был ежевечерней процедурой), я заметил, что под статуей кто-то есть.

Окутанная тьмой фигура тяжело развалилась на скамейке. Когда я подошел поближе, она произнесла мое имя, и я увидел, что это Надин Аллен, а увидев – заколебался. Дабы убедиться, что тихое «Брет» было обращено ко мне, я обернулся в бессмысленной надежде, что это все-таки не меня, – но тут меня снова позвали усталым монотонным голосом, и, вздохнув, я подошел к ней.

Не говоря ни слова, я присел рядом с Надин на выступавшую из гранитной стены скамеечку. Я лениво отметил, что мы оказались ниже первого этажа, и продолжал смотреть на библиотеку, не обращая на Надин никакого внимания. Она шевельнулась, и это заставило меня повернуться.

Распластавшись по стене, она подносила к губам пластиковый стаканчик, наполовину наполненный белым вином, и я порадовался, что она пьяна, поскольку это обеспечивало бесперебойную проекцию моего сна на широкий экран, заслонявший то, что я на самом деле видел.

Небольшой водопад лениво плескался в искусственном пруду, в глубине которого мелькали оранжевые искорки рыб кои. Над головой покачивались деревья, толстые пупырчатые лианы увивали окружавшие нас гранитные стены, подсвеченные желтыми и зелеными лампочками, вмонтированными в постамент. Надин покрепче укуталась в свой жакет, хоть погода стояла теплая (впрочем, дождевые облака уже заволакивали луну), допила вино, после чего, не говоря ни слова, прильнула ко мне, а я не отпрянул. Она была симпатичной женщиной и для своих лет выглядела очень молодо, и я не без удовольствия наблюдал, как она слегка касается мелированных прядей.

Она так ничего и не говорила, и я стал рассматривать бронзового грифона.

Ее молчание наконец разбередило меня, и я приготовился к безобидному разговору (впрочем, как и все наши разговоры) о ее вчерашнем обеде, когда она вдруг что-то произнесла. Я не до конца расслышал и попросил ее повторить. Она опустила голову мне на плечо и вздохнула.

– Они уходят в Небывалию.

Я ответил не сразу и повел плечом так, что Надин пришлось вяло выпрямиться и сесть. Я повернулся к ней. Глаза полуприкрыты, набралась она серьезно. Шестидесяти секунд, решил я, вполне достаточно, чтобы закруглиться и тихо убыть со двора.

– Кто… уходит в Небывалию?

– Мальчики, – прошептала она, – они уходят в Небывалию.

Я прочистил горло.

– Какие мальчики?

– Которые пропали, – сказала Надин. – Они все там.

Я впитывал. Она ждала, что я отвечу. Я попытался нащупать связь.

– Ты думаешь… в этом замешан Майкл Джексон?

Надин хихикнула и снова облокотилась на меня, но никакого сексуального импульса я не почувствовал, упоминание пропавших мальчиков заволакивало все вокруг.

– Нет… при чем тут Майкл Джексон, дурачок.

Тут она вдруг перестала хихикать и стала махать руками, как большая, сильно пьяная птица. Она наклонилась вперед и стала покачиваться.

– Небывалия… как у Питера Пэна. Там все мальчишки.

Надин утомилась изображать птицу и откинулась уже мимо меня на гранитную стену. Лицо ее – потерянное, с толстым слоем макияжа, миндалевидные глаза как деревянные – наполовину освещала зеленым цокольная лампа.

– Ты о чем… Надин? – осторожно спросил я.

– О чем я? – Слишком уж резко она протрезвела. Тон стал грубым. Может, оттого, что я выглядел испуганным, ее так разухабило. – Хочешь знать, о чем это я, Брет?

Я вздохнул и облокотился на стену.

– Нет, пожалуй, что нет. Нет, Надин. Не хочу.

– Отчего ж? – Мои колебания как будто наэлектризовали ее, а негодование в голосе, похоже, было вызвано не опьянением, но страхом. – А дело, собственно, в том, – тут она втянула воздух и приглушенно застонала, – что никто их никуда не забирает.

Я глубокомысленно кивнул, как будто размышляя о сказанном, и произнес:

– Прости Надин, но это бессмыслица какая-то.

– Дело в том… – она уже не скрывала презрительного тона, – дело в том, что тебе надо знать…

Она перегнулась через скамейку и, к моему ужасу, вытянула почти пустую бутылку вина. Надин попросту увела с приема бутылку «Стоункрик шардонне» и посасывала ее в темном дворе школы, где учатся ее дети. Она аккуратно вылила остатки в пластиковый стаканчик. Я бы, может, и расхохотался, если бы мне не казалось, что лианы стягиваются вокруг нас все туже. Я вдруг напугался. По каналу сна пошли помехи. Я понял, что поведение Надин обусловлено не алкоголем, но какой-то особенной взвинченной тревогой, уже выходившей из-под контроля.

– Дело в том, – она сделала глоток и сморщила губы, – что никто из них не вернется.

– Надин, нам, пожалуй, нужно найти Митчелла. – Все, что я мог сказать.

– Митчелл, Брет, стоит возле твоей жены, в то время как директор Камерон пользуется случаем с ней сфотографироваться.

Тон, которым Надин произнесла эти слова, чего-то добавил, но ничего не объяснил, а по сути – лишь еще больше все запутал. В самом построении фразы, в том, как она акцентировала определенные слова, все наши отношения внезапно раскрылись в новом свете. Сон ускользал.

Надин потягивала вино, уставившись на что-то невидимое в темноте. Лианы шелестели вплотную. Я старался не смотреть на нее, а потом решил попробовать встать. Надин так долго молчала, что я думал, она уже и не заметит, но как только я пошевелился, рука ее молниеносно схватила мое запястье и потянула обратно к себе. Она уставилась на меня вплотную – ее глаза сочились страхом, – и мне пришлось отвернуться. Сон, который я так аккуратно выстраивал, стаивал в ноль. Нужно было бежать от Надин, пока он не исчез окончательно, пожранный чьим-то безумием. Надин стала видеть тот же сон, однако настойчивость, с которой она сообщала мне об этом, делала его слишком похожим на реальность. Когда я сел на место, она торопливо зашептала:

– Мне кажется, они уходят от нас.

Я ничего не сказал, лишь сглотнул и похолодел.

– Эштон собирает сведения про этих мальчиков. – Надин все еще держала мое запястье, смотрела мне в глаза и беспрестанно кивала. – Да-да. У него в компьютере есть файл, он не знал, что я его нашла. Он собирает сведения про мальчиков, – она втянула воздух и быстро сглотнула, – и обменивается ими с друзьями…

– Но меня-то это не касается, Надин.

– Касается, Брет. Еще как касается.

– И как же это меня касается, Надин?

Я уже возненавидел ее за эту исповедь, я хотел уйти, но не мог. Она оглядела двор и сказала тихо, как будто нас могли подслушивать и она серьезно рисковала, делясь со мной этими сведениями:

– Потому что Робби – один из тех, с кем он обменивается этими сведениями.

Я задержал дыхание. Все начало валиться в тартарары.

– О чем ты говоришь, Надин? – Я попытался высвободить руку.

– Не понимаешь, Брет? – Она почти что задыхалась. – Эштон скачал из Сети сотни страниц, посвященных этим мальчикам.